Приходил в себя только после того, как весь класс с криками "зырьте, ребза, у него опять батарейки сели!" начинал отвешивать ему подзатыльники под затылок и пендали под задницу. За глаза его называли дурачком, но говорить такое в лицо было как-то оскорбительно, поэтому обозвали Стасика нейтрально - Писюном.

Скоро в школе появилась и Писюнова мама, которая почему-то слету записала нас с Мишей в Писюновские друзья и много чего нам про него поведала.
Оказалось, был целый список вещей - типа "циклично движущихся объектов" и "изображений с яркой цветовой гаммой", - которые Писюну нежелательно было наблюдать вообще, а то была опасность впасть в конкретно долговременный ступор или кто его знает чего еще. Остаток того учебного дня Миша провел в тщетных потугах ввести Писюна в кому - он ходил вокруг него кругами, изображая циклично двигающийся объект, а через равные промежутки времени вертел у того перед лицом цветными карандашами, изображая яркую цветовую гамму. Периодически пристально смотрел в глаза. Фиг там. Писюн не поддавался.

После уроков мы втроем уже стояли в раздевалке. Раздосадованный такими несрастухами Миша сурово, как Берия, натягивал на себя свой любимый чудо-свитер, апогей пост-модернизма, привезенный из какого-то Чуркистана.
Это сейчас, с высоты, так сказать, своего опыта, я понимаю, что на этом предмете одежды силами таджикских ткачей, по совместительству наркоманов и дальтоников, художественными средствами был изображен героиновый приход, но в ту пору мы были свято уверены, что это пять зеленых всадников ловят черную рыбу в красном поле под палящим фиолетовым солнцем.

Всякий раз, когда Миша надевал эту паранойю, превращаясь в сплошное красно-фиолетовое пятно, у меня возникало навязчивое желание, обхватив голову руками, бежать прочь с криками типа "Нет! Нет! Только не мой мозг, пришельцы!". Стоило Мише выйти в этом свитере на улицу, как прохожие начинали шарахаться в стороны, забывая о чем только что думали, маленькие дети принимались плакать, а молодые барышни - обильно менструировать. У меня лично, как и у некоторых наших знакомых, свитер вызывал приступы тошноты и головокружения, поэтому я старался смотреть по возможности в пол. То есть, как вы понимаете, на блекло-сером раздевалочном фоне Мишин свитер выделялся. Да что там, скажу больше - не существует в природе вообще такого фона, на котором этот аксессуар не выделялся бы. Хотя если вы нароете где-нибудь летающую тарелку с огромной надписью - то можете смело, одев Мишин свитер, встать рядом - такие вещи идеально дополняют друг друга.

Красное пятно блякнуло что-то вроде "счастливо, пацаны" и уплыло в сторону выхода. Оторвав глаза от пола, я увидел Писюна. У Писюна было такое лицо, как будто он всю ночь ловил черную рыбу с зелеными всадниками и теперь стоял передо мной типа замученный - с подкашивающимися ногами, откляченой губой и тупым взглядом. В тот раз он залип основательно, я его минут 15 откачивал.
Мише сказал сжечь свитер.

2. Кошка

Была у Писюна кошка, звали Дусей. Дуся была нещадно долбанутое животное - билась с разбегу в стены, промахивалась мимо миски с молоком харей в пол, корчила непонятные рожи. Дусей, кстати, она была чиста формально, поскольку отзывалась и на Дусю, и на Васю с Петей, и на "пошла на #$%".

В общем, Дуся была не жилец по любому - каску у нее снесло при рождении, и по законам природы она должна была скопытиться еще в раннем детстве, когда вместо титьки тыкалась мордой маме в задницу - но тут в планы естественного отбора вмешался известный гринписовец Писюн. Дефективную Дусю он нарыл на какой-то помойке и припер, естественно, в дом - это походу был вообще последний раз, когда Писюн полноценно держал лохматую бестию в руках, потому как, когда Дуся подросла и превратилась в трехцветную лопоухо-косоглазую зверюгу, она начала двигаться и фиг ты ее поймаешь.

Двигалась Дуся очень резво - создавалось впечатление что даже срала на ходу, а если задерживалась в одном месте больше десяти секунд, значит либо спала, либо отъехала вообще. Ну или задумалась - периодически с ней случались кратковременные приступы спокойствия: она ни с того, ни с сего замирала, таращила косые глаза в неизвестном направлении и напряженно ожидала в какое полушарие ударит моча на этот раз - ну и, в зависимости от результата, через полторы секунды начинала отчаянно щемиться либо влево, либо вправо, затем обычно билась жбаном в стену, отскочив сломя голову бежала в противоположную сторону, билась в дверь и, офигев от такого обилия препятствий, начинала щемиться вверх по шторам. Там, где-нибудь под потолком вдруг опять замирала с такой мордой типа "во, где это я?..", снова задумывалась, неожиданно пукала, с перепугу билась тыквой в багету, падала задницей на подоконник и по новой начинала носиться по жилплощади - шерсть дыбом, глаза на выкате.

Мне думается, что именно так выглядел бы кошачий вариант гибрида Алины Кабаевой и Жанны Агузаровой. Наблюдая такую фигню, Миша неоднократно говорил Писюну, типа "Писюн, она у тебя походу слепая вообще:" "Да не, не: - успокаивал себя Писюн - проста долбанутая."

Поначалу Дусина движуха вызывала у меня дезориентацию и приступы морской болезни, а Миша ее вообще боялся и не любил совсем. Потому что один раз, не разглядев Дусю на фоне Писюновского ковра (связанного, наверно, тем же дальтоником, который Мише свитер красный вязал), Миша наступил на ейную морду, а поскольку Дуся почему-то мяукать не умела, издавая вместо этого какие-то кряхтяще-пердящие гортанные звуки на манер тувинских духовых инструментов, она со всей своей кошачей долбанутости начала страшным тувинским голосом орать - я, честно признаюсь, малеха припустил жидким в трусы, а вот 12-ти летний Миша впервые в своей жизни схватился за сердце, а когда отошел, начал Дусю ненавидеть лютой ненавистью.

И вот однажды, когда Писюн в очередной раз ушел в туалет и залип в толчке на полчаса, разглядывая в унитазе чудные узоры, мы с Мишей остались тупить в Писюновской комнате в два рыла. Тут я обратил внимание, что Дуся заговорщицки выглядывает из-за кресла и, щуря один глаз, палит в Мишину сторону. Я Мише это дело показал и только хотел уже чего-то по этому поводу сказать, как вдруг Миша, внук ворошиловского стрелка, не растерявшись, мощным вдохом собрал все плескавшиеся в голове сопли (грамм думаю 200, не меньше - зима была) и смачно с присвистом форчманул Дусе прям в лицо. Я даже растерялся как-то. Дуся пролетела всего-то метра полтора, зато с такими вывертами, что Алине Кабаевой и не снилось.

Через пару дней Дуся начала помаленьку облазить. Писюн говорил, что это на нервной почве, но мы-то с Мишей знали, что после такого что после такого заряда гайморита в голову вообще не живут - так что ей еще повезло, а Писюновская мама походу стреманулась, что кошке настает постепенный конец и купила Писюну на замену большого такого африканского попугая по кличке Роз